«Мы можем. Я могу» - под таким оптимистичным девизом отмечается в этом году Всемирный день борьбы с раком. Эксперты ВОЗ утверждают, что сегодня диагноз «онкология» нельзя воспринимать как смертный приговор. Постоянно улучшается диагностика, появляются новые лекарства. И уже сегодня треть раковых пациентов выживает.

Правда, ситуация в России не внушает оптимизма. Резко сократилось финансирование программ по онкологии, не хватает опытных врачей, качественного оборудования и эффективных лекарственных препаратов. Елена Вапничная поговорила об этом с помощником главы ВОЗ доктором Олегом Честновым.

*****

ОЧ: В целом – я сравниваю с другими странами – конечно, российская онкология, она – мощная. Я думаю, что проблемы сегодняшней онкологии – она недофинансирована, у нас  потихонечку начало проседать первичное звено. Вы знаете, что из деревень, из многих населенных пунктов врачи просто уехали и у нас «первичка» (первичное медицинское обслуживание) не везде присутствует.

В России существует проблема ранней диагностики, потому что люди уже приходят к онкологу на той стадии, когда даже и помочь уже нечем. Тут первая беда.

Второе – Вы правильно отметили насчет медикаментов. Вы знаете, с медикаментами вообще беда не только в России, а в целом. Она в чем? В принципе есть много лекарств, которые очень  помогают больным, помогают их вытащить из серьезных состояний, но зачастую их цена совершенно не оправдана. Мы иногда просто удивляемся, откуда взяты цены на ряд препаратов, ведь баснословные суммы надо заплатить, чтобы рассчитаться за лечение.

И здесь идет разрыв в возможностях населения выжить. Богатые имеют больше шансов выжить, поскольку они могут оплатить дорогостоящее лечение, а бедные, к сожалению, такой возможности не имеют. И вот наша страна находится как раз в этом периоде, когда ушли от 100-процентного обеспечения государства.  Государство несло бремя по всем болезням, мы знали, что государство предоставит достаточно средств на лечение пациентов. По-моему, это Конфуций сказал, что не желает даже своему врагу жить во времена перемен. А в рыночную систему мы входим как бы немножко косолапо, мы никак не можем влиться в этот рынок.

ЕВ: Вы сказали как раз о том, что очень часть приходит пациент уже на поздних стадиях, когда начинает какие-то симптомы ощущать и, как правило,  дело ужезаходит далеко. Есть мнение о том, что, может быть, нужно проводить какие-то скрининги организованные, как во времена СССР. Помните, там флюорографию делали всем, в школы приезжали, на предприятия. Подобные скрининиги на разные виды рака – насколько это реально в нынешней ситуации, в изменившейся стране?

ОЧ: Экономически это уже будет теперь сложно осуществить. Раньше как было? На заводе просто тринадцатую зарплату не дадут, если ты не прошел диспансеризацию. Я подрабатывал врачом на заводе и знал, что все работники имеют карточку, проходят регулярно диспансеризацию и мы вовремя реагируем на любые проявления болезни.

Сейчас это сложнее, на самом деле, этого нет. Я большой сторонник скринингов, считаю, что экономически это оправдано. Но скрининг лучше проводить в группах риска, а не поголовно. В некоторых категориях населения, например, у студентов, проводить скрининг на рак можно будет, но диагностированные случаи будут крайне редкими.

Есть группа населения, которая связана с вредными производствами, или регионы, где число болеющих раком выше среднестатистического по стране. Поэтому здесь нужно  российским специалистам определять, какие инструменты могут помочь. Но и население должно верить врачам, и поэтому врачи должны открыто сказать  населению, каким образом они могут помочь им избежать рака. Многие люди живут в невежестве, они не знают элементарных вещей - это не их вина, а их беда. И медики, к сожалению, занимаются профилактикой меньше всего, да и бюджет выделяется, в основном, 95 процентов – на лечение, а на профилактику денег не дают.