До начала парижского саммита по климату осталось буквально несколько дней. В ООН считают, что это едва ли не последняя возможность принять соглашение, которое будет содержать меры по снижению эмиссий парниковых газов и адаптации к неизбежным последствиям глобального потепления. Проект соглашения готов, но в ходе переговоров он разросся и, по мнению экспертов, носит весьма расплывчатый характер. Смогут ли участники конференции в Париже не увязнуть опять в бесконечных спорах и все-таки принять документ, на который возлагают такие большие надежды. У руководителя климатической программы Фонда дикой природы в России Алексея Кокорина пока такой уверенности нет.Об этом он сказал в интервью Елене Вапничной перед своим отъездом в Париж.

******

АК: Соглашение, по сути, состоит из двух вещей: собственно текста соглашения и финансовых вопросов, которые, пока не будут решены, не будет «зеленого света» самому соглашению. Именно поэтому президент Франции решил применить столь необычный формат, когда главы государств приезжают не в конце подписывать что-либо – это обычный формат, а в начале – именно потому, что финансовые вещи, они все равно не могут быть включены в само соглашение. Они могут быть заявлены только в каких-то устных декларациях, выступлениях глав государств, и вот тут главы крупнейших стран-доноров должны найти общий язык с более, чем сотней стран-получателей финансовой помощи, которая, прежде всего, необходима для срочных мер адаптации к изменению климата.

ЕВ: Вы, кстати, пишете, что среди мер адаптации могут быть и такие драматичные, как переселение целых островов и, возможно даже, целых островных государств.

АК: Да, и это одна из болевых точек нового соглашения по той причине, что довольно много может быть вещей, к которым адаптироваться уже нельзя. Причем, ведь есть принципиальная разница между риском и гарантированным уничтожением: в первом случае вы в принципе можете застраховать свой риск с помощью частной страховой компании, то есть это деньги частного бизнеса, а не государственных бюджетов развитых стран. Во втором же случае, если страховая компания точно знает, что ваш остров или ваш дом затопит в таком-то году – плюс-минус несколько лет, то никто ничего страховать не будет. Вам понадобится компенсация, но никакой частный бизнес не собирается вам платить компенсацию. То есть это вещи разные не только по драматизму, но и по приложимости частных средств к этому решению. Именно поэтому наиболее уязвимые страны Группы 77 и Китай настаивают на том, чтобы это была отдельная статья от «адаптации» - «потери и ущерб», хотя, конечно, меры, которые предпринимаются и в рамках «адаптации», и «потерь и ущерба», могут быть близки. Ведь иногда адаптация настолько дорога, что приходится людей переселять, потому что уж совсем там жить будет невозможно. То есть теоретически возможно, но практически это будет крайне-крайне сложно.

ЕВ: Выступления руководителя секретариата Конвенции ООН по изменению климата Кристины Фигерес носят оптимистический характер, то есть все равно все надеются, что встреча в Париже будет успешной. И особенно то, что уже 170 стран представили свои национальные планы (по сокращению выбросов парниковых газов), рассматривается как исторический прорыв. Но как я понимаю, не так уж много поводов для оптимизма – ведь планы эти не обязательны и пока нет договоренности даже о механизме контроля: предположительно каждые пять лет оценивать, как они выполняются.

АК: Вы знаете, все, что касается международных отношений, особенно когда фигурируют государства, и когда это все равно не контракт, а какой-либо документ, направленный в ООН или иную международную организацию, жесткого различия между юридически обязательным и нет - не особенно и прослеживается. Все все равно держится на некоем балансе «сдержек и противовесов», как это говорится на русском языке. То есть можно не выполнить свою цель, можно пустить деньги на что-нибудь иное, но тогда не будет следующих денег в рамках финансовой помощи, тогда страна окажется изоляции, страна потерпит имиджевый или даже экономический ущерб, хотя никаких официальных санкций и штрафов применено не будет. То есть международные отношения на уровне государств - более хитрая вещь, чем между частными компаниями, либо внутри страны, где закон есть закон и его надо выполнять, иначе можно пойти под суд.

Поэтому я бы не обращал столь пристального внимания на то, что эти национальные планы – и это действительно очень важная черта, что подали все, пусть в разном формате, это конечно, плюс, но я не вижу большой трагедии в том, что они, скорее всего, не будут юридически обязательными. Они будут столь же обязательными, насколько страна хочет получать финансовую помощь – это порядка ста получателей помощи, либо насколько она хочет быть в низкоуглеродном тренде, либо насколько она вынуждены быть в низкоуглеродном тренде, поскольку она много всего продает за границу – тут имею в виду Россию, да и Китай тоже. То есть нельзя быть в стороне от этого, когда ты массу всего продаешь за границу, когда ты активный участник глобального рынка.

Также я вижу положительный момент: национальные планы все-таки отличаются от business as usual, то есть «действий как обычно» - не сильно, на 10-15 процентов - это глобальная оценка, но все же отличаются. Это плюс. А вот большой минус в том, что они ни в коем случае не следуют траектории 2 градуса Цельсия – имеется в виду цель выполнения цели Конвенции: ограничить рост среднемировой температуры приземного слоя воздуха к концу XXI века н уровне не больше 2 градусов от доиндустриального уровня. Они очень уверенно идут по пути к трем градусам. Диапазон оценок от 2,7 до 3,3. Поэтому для того, чтобы их как-то приближать к двум градусам, а сейчас сходу их приблизить невозможно, то есть это не задача Парижа - приблизить к двум градусам. Задача Парижа – разработать механизм как бы принудительного пересмотра, чтобы была максимальная возможность как можно более частого приближения, притягивания их к траектории 2 градуса Цельсия.

ЕВ: С чем Россия едет в Париж?

АК: Знаете, иногда меня просят сказать о Париже в двух словах: это чрезвычайно важное соглашение о финансировании срочных мер адаптации сотни с лишним очень уязвимых стран.

ЕВ: Не снижение эмиссий парниковых газов?

АК: Да-да-да, именно вот это. Это соглашение о передаче денег на адаптацию, на срочную. И она действительно нужна. Я много работаю в Кыргызстане, я это вижу. Это не то, что в России. Это, действительно, гораздо более уязвимая страна, и при этом с гораздо меньшими ресурсами и гораздо более бедная.

Россия – еще очень слабенький молодой донор. Впрочем, Китай тоже молодой донор, но уже и не получатель средств. Поэтому Россия объективно – в стороне от главной интриги, от главного конфликта Парижа. Так что я даже не уверен, поедет ли туда президент Путин, потому что, разобравшись в этом вопросе, может, ему и не стоит ехать. Может поехать кто-то другой, может министр финансов был бы там более уместен, между прочим. Но понятно, что Россия сейчас, как ни одна страна с тем же уровнем экономического развития на душу населения, не объявит о каких-то крупных финансовых вливаниях. То есть Россия не то чтобы едет ни с чем, это просто объективное отражение уровня развития России. Но, наверное, Россия заявит, что она добровольный донор и, безусловно, помогать будет.

ЕВ: Будет принято соглашение в Париже?

АК: У меня нет стопроцентной уверенности. Я вижу, что ситуации гораздо лучше, чем перед Копенгагеном. Но вот так пробуксовка, те риторические дебаты, в которых страны погрязли на прошлой сессии в Бонне, на позапрошлой сессии в Бонне, на позапозапрошлой сессии в Бонне, конечно, наводят на глубокий пессимизм и заставляют задуматься: а нельзя ли эту практику – даже не решить, ее можно только разрубить, об какое-нибудь колено переломить. Не будет ли тем коленом то, что сейчас Парижская конференция не будет «закрыта», и через несколько месяцев будет снова объявлен COP 21-бис – чтобы за это время решить все эти вопросы и показать всему миру, что если не хотите работать и погрязли в риторике, ну вот вы получите позор на весь мир – я имею в виду, члены делегаций.