Глобальный взгляд Человеческие судьбы

День родного языка: останутся ли с нами слова «зумиться», «ковидиворс» и другие заимствования эпохи коронавируса

В русском языке появились новые слова, связанные с пандемией, такие как локдаун и ковид. Приживутся ли они? На фото: врач в одной из клиник Москвы, Россия.

Если ковида не будет среди нас, то и слово нам не понадобится. Но для врачей оно сохранит актуальность

Unsplash/В.Федотов
В русском языке появились новые слова, связанные с пандемией, такие как локдаун и ковид. Приживутся ли они? На фото: врач в одной из клиник Москвы, Россия.

День родного языка: останутся ли с нами слова «зумиться», «ковидиворс» и другие заимствования эпохи коронавируса

Культура и образование

21 февраля ООН отмечает День родного языка. Накануне этой даты корреспондент Службы новостей ООН Анастасия Седухина поговорила с российским лингвистом, профессором Высшей школы экономики Максимом Кронгаузом о том, как меняется русский язык в эпоху глобализации и особенно в последние два года, на фоне пандемии коронавируса. 

АС: Можно ли сказать, что русский язык сильно изменился под влиянием пандемии?

МК: Нет, не думаю. Язык сам изменился не очень сильно. Появились какие-то новые слова, много шуток и мемов. Но очень сильно изменился наш образ жизни, коммуникация, способ общения. Это, наверное, даже важнее, чем изменение языка. 

Из-за самоизоляции мы стали больше пользоваться зумом. В результате появился совершенно особый вид коммуникации – это коммуникация на экране. Например, во время конференции, совещания или лекции на экране может одновременно находиться большое количество человек. Но в тоже время, каждый из них находится в своем частном пространстве. 

АС: Много ли новых слов появилось в русском языке с начала пандемии?

МК: Нельзя сказать, что много, но, естественно, появились новые слова, связанные с болезнью и с социальной ситуацией. У некоторых слов резко подскочила сочетаемость. Это, например, такие слова как «карантин» или «изоляция». Появились такие слова как «локдаун», названия болезней и вирусов – «коронавирус», «ковид» и так далее. 

Появилось и огромное количество слов-ярлыков, которые мы в речи не используем, а используем как шутки или мемы. Их очень много, но они быстро выходят из употребления. Это, например, такое слово как «маскобесие». Мы видим, что в разные периоды пандемии важнейшими были разные слова. Например, последние полгода или год вакцина оказалась в центре внимания и стало широко использоваться слово «антиваксер». 

И, хотя шуток и мемов появилось очень много, это всё же не пополнение нашего словарного запаса. Это просто шутки к конкретному моменту. В какое-то время появилось балконное пение как реакция на то, что где-то в Италии люди стали выходить на балконы и петь арии, развлекая друг друга. 

Так что лексический запас не сильно изменился, а вот речевое поведение, которое в большей степени зависит от коммуникации, конечно, поменялось. Например, стало непонятно, куда мы смотрим во время онлайн-разговора: на себя, на другого, на точку в экране или же вообще читаем что-то другое или выключаем камеру и делаем во время совещания что-то ещё. 

АС: Можно ли сказать, что слова, которые вошли в русский язык за последние два года, в основном англицизмы?

МК: Если мы говорим о шутках, то по-разному. Там есть и англицизмы. Скажем, «ковидиоты». Это сращение «ковида» и «идиотов» - кто-то, кто либо слишком соблюдает правила, либо совсем не соблюдает.  То есть крайности. 

Или «ковидиворс», сочетание слова «ковид» и «диворс» (от англ. Divorce – развод, прим. ред.). То есть разводы, связанные с ковидом. Это заимствования. Но есть и другие. Я привел пример «маскобесия», и таких слов сотни. Недавно даже появился большой словарь эпохи коронавируса. 

Если же мы говорим о небольшом круге важных слов, то это действительно в основном заимствования, причем недавние. «Ковид», «коронавирус», «сатурация» (хотя этот термин существовал и ранее). Но есть, как я упоминал, слово «карантин» и «изоляция», которые были заимствованы давно и уже стали русскими словами. Также некоторое количество терминов стали общеупотребительными, просто потому что они нужны для описания болезней. 

Ещё мне вспомнилось слово «зумиться». Интересно, что «зумиться» можно не только с помощью зума. Это новый тип коммуникации, о котором я говорил. Он настолько важный, что для него понадобилось новое слово. И было заимствовано название этой платформы. 

АС: Почему эти слова не переводятся на русский язык и можно ли их заменить какими-то русскоязычными синонимами, если сверху будет такое указание? 

МК: В последнее время русский язык в целом стал меньше обращаться к переводу. Под «русским языком» я имею ввиду всех нас, носителей языка. Мы с большей охотой заимствуем слова. Может быть, из-за лени, может быть, по из-за модности иностранных слов или по каким-то другим причинам. Но мы стали заимствовать слова легче, чем в 20 веке, особенно, – чем в советское время.

Трудно сказать, как можно перевести, скажем, слово «коронавирус». Здесь все есть составляющая «вирус» – это давнее заимствование, которое уже не стоит рассматривать как таковое. А «корона» пришла к нам извне, после того, как сначала поразила большую часть мира и получила свое устойчивое название. 

Мне кажется, что такой интернационализм, основанный на мировом английском языке сейчас, удобен при международном общении. Мы говорим «короновирус» и понимаем друг друга хотя бы с точки зрения темы разговора. 

А, скажем, такое заимствование как «локдаун» с одной стороны довольно частотное. С другой стороны, оно конкурирует с такими словами как «карантин» и «изоляция». Значения этих слов хотя бы частично пересекаются. Я не могу сказать, что оно плотно вошло в русский язык, это нужно изучать внимательно.

Но, по-моему, привычное слово «карантин», старое заимствование, которое таковым уже не считается, в этом случае удобнее. Слово «локдаун» скорее дает социальную оценку ситуации, тогда как «карантин» в большей степени индивидуален. 

АС: То есть, можно сказать, что заимствование английских слов в последнее время, особенно в эпоху пандемии, характерно для всех языков, не только для русского? 

МК: Конечно. Это просто удобно. Не необходимо, но удобно. Врачам особенно. Когда такое глобальное явление называется в разных языках похожим образом. 

АС: Вы сказали, что в советское время таких заимствований было меньше. Это было связано с большей изоляцией страны? 

МК: Да, безусловно, в советское время было много заимствований сразу после революции. И в этом смысле перестройка и революция дали сходные эффекты и последствия. Потому что «прорвало» границы. 

Хотя есть и разница. Сегодня это сплошь англицизмы, за небольшим количеством исключений. А послереволюционные заимствования – это те самые интернационализмы. Потому что все-таки идеология, стоявшая за этими заимствованиями, была мировая революция. 

Сегодняшние англицизмы – это тоже совершенно понятно и очевидно, просто исходя из роли английского языка в современном мире. 

АС: Как вы думаете, насколько эти новые слова и понятия, которые появились вместе с пандемией, приживутся и задержатся в русском языке?

МК: Для начала, надо разделить на группы эти слова. Если говорить о словах-ярлыках, словах-шутках и словах-мемах, то они, конечно, не задержатся. Они уже не задержались. Те слова, которые появились в первую волну, уже практически забыты. Слова, связанные с болезнью, с социальными явлениями, отчасти с коммуникациями, скорее прижились. Это, например, слово «зумиться» в разговорном языке.

Когда пандемия пройдет или перестанет играть такую роль, как сегодня, я думаю, что все эти слова потеряют частотность и опять уйдут в узко профессиональную сферу. Мне кажется, что это естественная вещь. Но, как я уже сказал, есть шанс остаться у таких слов как «зум» и «зумиться», потому что это явление должно пережить пандемию. Очевидным образом этот способ общения будет занимать гораздо большее место в нашей коммуникации, чем до пандемии. Мы не откажемся от удобств. За два года общество привыкло к этому способу общения, и в каких-то типах коммуникации это гораздо удобнее. 

Мне кажется, что совершенно естественная вещь. Когда явление сверхважно, то становятся частотными слова, существовавшие в языке. А когда явление исчезает или по крайней мере становится не столь важным, то и слова «уходят на дно». 

В данном случае они либо просто потеряют частотность, как слово «карантин» и «вакцины», либо уйдут в профессиональную сферу. Например, название болезни «ковид». Если ковида не будет среди нас, то и слово нам не понадобится. Но для врачей оно сохранит актуальность, хотя бы для описания вот этой исторической кухни. 

АС: И русскоязычные синонимы у слова «ковид» со временем не появятся?

МК: Не думаю. Это же аббревиатура от слов corona, virus и disease – болезнь. Нет, это не актуально. Гораздо интереснее посмотреть на распределение двух слов – «коронавирус» и «ковид». Потому что, если подходить к этим понятиям педантично, то коронавирус – это название вируса, а ковид – это название болезни, вызванной этим вирусом. Но, конечно, в обыденном языке эти различия не соблюдаются. И тем, и другим словом называют и вирус, и болезнь. Но если в первую волну было популярно слово «коронавирус», то позднее, как мне кажется, «ковид» потеснил «коронавирус». 

И все-таки сейчас эта болезнь называется ковидом. Это слово стало писаться кириллическими русскими буквами. Долгое время писалось, и до сих пор иногда встречается, латиницей. Но не думаю, что какие-то русские варианты появляются. Появилось такое типично русское сокращение: от «коронавируса» стали говорить просто «корона». Потому что это важный языковой механизм: если слово очень важно, то оно часто подвергается сокращению. 

АС: Можно ли сказать, что изменения, связанные с появлением новой лексики на фоне пандемии – это основные изменения в русском языке за последние пару лет?

МК: За пару лет – скорее, да. Но если мы возьмем чуть более длинный период, три, пять или десять лет, то я заметил активный приход в общее пространство психотерапевтической лексики. Очень много появилось новых слов – «абьюз», разного вида «шейминги». Некоторые русские слова расширили своё значение – «границы», «травмы» и прочее. 

Очень важны изменения, связанные с политкорректностью. Они стали появляться 10-15 лет назад, и они нарастают. Еще есть очень важные явления, связанные с социальными процессами, с новыми идеологиями, с идеологиями, с опозданием пришедшими в Россию извне. Изменения по таким направлениям происходят, просто пандемия нанесла сильный удар по нам и по языку, который уложился в очень короткое время. 

АС: Вы упомянули о тренде на политкорректность и на вхождение новых психотерапевтических понятий. По вашим оценкам, в ближайшие годы русский язык будет развиваться по тем же направлениям или уже наметились новые тенденции?

МК: Эти ориентиры сохранятся. Ведь мы говорим о тенденциях, вызванных какими-то внешними событиями. Я не готов предсказывать, какие новые социальные движения появятся в мире. Но мы видим, что сейчас в ряде зарубежных стран очень важной становится политкорректность в области трансгендерной темы. И, конечно, это направление тоже будет обслуживаться языком. Безусловно, появится что-то новое, но я не готов предсказывать, что именно, потому изменения всегда происходят извне, а язык просто отражает эти тенденции. 

Поэтому, прежде всего, будут развиваться уже упомянутые тренды. Будет появляться новая лексика, связанная с молодежными культурами, особенно в области музыки – там процент заимствований очень велик. Из относительно недавних явлений: где-то с 2015 года слова из рэп-культуры стали активно «вбрасываться» в общее пространство. В результате мы все знаем, что такое «рэп-батлы» и «хайп». 

Вообще, с 90-х годов прошлого века мир стал очень нестабильным. Меняются идеологии, гаджеты, ускорился прогресс. Это несравнимо с тем, что было, и поэтому изменений стало больше. И язык будет метаться в этом пространстве и меняться лексически быстрее, потому что ему надо отражать все эти изменения.