РХ: Во-первых, я хотел бы сказать, что международное сообщество все время критикуют за то, что оно не всегда действует так, чтобы отвечать потребностям пострадавшего населения. Чрезвычайная ситуация возникает не просто так. Землетрясения, цунами, еще что то – это оказывает влияние на местную администрацию. И хаос неизбежен. Я помню, один человек рассказывал, что у него было семь человек в этом маленьком городке, пострадавшем от землетрясения, которые работали на Международный Красный Крест. Четверо из них погибли во время землетрясения. Трое остались живы. Один из тех, кто остался жив, потерял 40 родственников. Ну как он может работать? Естественно, он не может работать. Все мысли его там. Совершенно по другому жизнь складывается у человека.

Еще одного человека я видел – он был самым главным гражданским лицом в правительстве. Там в правительстве есть политические назначенцы, а он был секретарем этого правительства. И за одно землетрясение он выжил трижды : уехал из дома, а дом был разрушен. Пошел гулять со знакомым, к которому приехал, – его дом тоже был разрушен. И то здание, где они проводили время и пили чай,  тоже было разрушено. Они с семьей оказались на улице. Как жить? Как он может работать дальше? Ситуация, конечно, хаотичная, безобразная, все выходит из-под контроля. Но это то, с чем мы сталкиваемся. И это надо принимать во внимание.

Хотя международное сообщество действует, может быть, не совсем правильно, не совсем эффективно помогает тем людям, которые оказались в беде, здесь очень важно принять во внимание то, что хочет и считает важным пострадавшее население. Потому что оно знает лучше всех, как помочь и какие у них потребности.

Надо нам всем – и неправительственным, и гуманитарным организациям, которые работают в ООН, и Красному Кресту – избавиться от налета, который все еще иногда дает о себе знать - это то, что мы знаем лучше. Может быть, мы знаем лучше, как себя вести в каких то ситуациях, но пострадавшее население знает лучше, что ему нужно. Часть населения, например, потеряла кров. Это страшное дело – оказаться без крова над головой. Население говорило нам, что кров без еды не имеет никакого смысла. В Пакистане, например, когда там было землетрясение в 2005 году, дома упали, потому что стены не были скреплены, то есть не нужно было сильного землетрясения, чтобы разрушить дома. Они упали таким образом, что закрыли вход в место, где у них складировалось продовольствие на зимнее время . Потому что зимой они отрезаны от внешнего мира, они так зимуют. Это страшно представить, но они так и живут. Сначала, в первые недели, когда летишь на вертолете, видишь, что человек сидит около дома, а дом разрушен. Он просто пребывает в шоке. Этот шок длится несколько дней и даже недель. А потом он выходит из этого шока, потому что человек – это очень живучее существо. Главное – спасти жизнь. Человек потом найдет, как вернуться к норме. Может быть, через какое-то время, через какие-то усилия. Но он вернется к норме.

ЕВ: Получаете ли Вы удовлетворение от своей работы? Учитывая то, что до конца ликвидировать последствия, наверное, невозможно. И если даже возможно, то неизбежно возникает какая то новая ситуация, когда нужно опять помогать людям.

РХ: Наверное, удовлетворение есть. Когда видишь, что помог людям, - это важнейший источник чувства удовлетворения. Хотя очень многие люди перестают заниматься этим. Может быть, кожа у них недостаточно толстая. Может быть, они попали в такую ситуацию, что, что бы они ни делали, ну, «не растет кокос». Это тоже влияет на людей. А может быть, они просто получили свою дозу и больше уже не могут этим заниматься.

Я очень хорошо помню, когда мы с Сержиу Виейрой ди Меллу (тогда верховный комиссар ООн по делам беженцев – прим. Радио ООН) посещали лагерь беженцев в Азербайджане, там была одна старушка. У нее была брезентовая палатка. Брезент не живет очень долго - один сезон. И не было возможности найти источник финансирования для этих перемещенных лиц. У нее все было чисто в палатке, где она жила несколько лет. И мы уже покинули лагерь, но ди Меллу знакомый сказал, что хочет вернуться к ней еще раз. Он сказал, что будет встречаться с президентом страны, и спросил, какое сообщение она хотела бы передать. И мы оторопели от того, что она сказала. Ей тогда было лет 70 с небольшим. Она сказала, что 65 лет работала, а последние годы живет на подаяние и что она хотела бы стать тучей и выпасть дождем на том месте, где была ее деревня, где она родилась. Такой поэтический образ! Она, действительно, об этом думала, и не один день, как она хочет закончить свои дни.

Очень важно еще, кроме оказания помощи, понимать, что у людей, которые оказались в этой ситуации, очень страдает чувство чести. Они не привыкли жить на иждивении. Они хотят, как говорится, худо-бедно, но сами что то делать, как то работать. Может быть, не так хорошо, зато самостоятельно. Поэтому очень важно поставить человека на ноги.

Для людей, которые оказались перемещенными лицами (люди, которые пересекли границу, становятся беженцами, а не пересекли – значит, внутренне перемещенные лица), важно, чтобы они увидели, что их дети идут в школу. Я даже не знал, что этот так важно. Школа простая – палатка, где четыре класса одновременно учатся. Один учитель, который ведет четыре или пять классов, в каждом по пять-шесть человек. Это, оказывается, очень важный психологический момент для родителей, что дети пошли в школу. В одном из районов, в котором я побывал, они сказали, что сейчас холодно. Там было очень холодно, лежал снег. И они живут большой семьей - около ста больших палаток и стена вокруг. Большая семья – 500-800 человек живет. Они говорят, что, «когда растает снег, у нас будет сад». У них был огромный фруктовый сад . «Вырастет сад, продадим на рынке, все нормально, мы вернемся». Но скоро начнется учебный год, и дети должны пойти в школу. И, несмотря на все трудности, которые они переживали – деревня разрушена, дома разрушены, они не имеют нормальной жизни сейчас - главное, чтобы дети пошли в школу. Это очень важно для них.