ИК: Есть легальный путь – путем применения закона: чтобы эти операции расследовались, чтобы к ним применялось российское законодательство и все международный конвенции, которые Россия ратифицировала. Но это путь, к сожалению, очень сложный и небыстрый, и вообще не очень понятно, как к нему подступиться. Кто должен, например, подавать заявление об этих преступлениях? Сами люди, которым делали операции? Они этого не хотят и не собираются. Многие не считают себя жертвами. Кто-то просто не хочет огласки.

Многие не считают себя жертвами. Кто-то просто не хочет огласки 

Поэтому вот такой инициативы снизу пока нет. Но поскольку люди об этом уже начали говорить и джин из бутылки уже выпущен, то на местному уровне ведутся дискуссии: что делать, как реагировать? В Муфтияте Дагестана, конечно, есть официальная точка зрения: У нас такого нет, и такие операции не проводятся, это где-то там в Египте, а у нас здесь это чисто ритуализированные вещи, которые ничего общего с калечащими операциями не имеют. А кто-то там в кулуарах из духовенства говорит, что правильно, так и должно быть, и почему лезут к нам с какими-то указаниями о том, как нам себя вести. Но среди какой-то части, скажем, адекватных людей – самая распространенная точка зрения, что надо идти двумя путями: с одной стороны, надо все-таки пытаться максимально какими-то легальными способами действовать, чтобы от министерства здравоохранения поступило распоряжение о прекращении этих операций и о проверках. И второе – это, конечно, просвещение: религиозных деятелей - что это совершенно не обязательная для ислама практика, более того – она доисламская, и просвещение людей, женщин, которые живут в тех регионах, где этим операции проводятся. Одной какой-то короткой мерой эту проблему на сегодняшний день решить невозможно.

ЕВ: Вот Вы говорили, что это доисламский обряд, он привнесен на Северный Кавказ, что нельзя сказать, что и мы говорили с Вами раньше, по-моему, что нельзя сказать, что это традиция, характерная, скажем, для Дагестана. Это так?

ИК: Да, конечно, изначально в культуре Дагестана этих практик не было. И даже, если сейчас посмотреть, они существуют очень локально: это отдельные села, которые, как правило, изолированы. Там нет каких-то дорог нормальных до «цивилизации», так скажем. Они живут изолированно, и у них эта практика откуда-то взялась, но изначально в культуре этих народов ее не было. И этнографы говорят, что она привнесенная. О том, что она доисламская, говорит тот факт, что из разных стран есть информация, что это существует в каких-то отдельных регионах, но, если мы посмотрим на разные мусульманские страны или те страны, где ислам имел или имеет сильное влияние – у них ситуация очень разная. В одной стране это может быть почти поголовная практика – как в Египте, а в другой стране ее может вообще не быть. Тут, скорее, аргументация к исламу – для оправдания каких-то вещей, но она все-таки такая традиционная.

ЕВ: В качестве оправдания или цели этой чудовищной процедуры говорят о необходимости подавления «греховных желаний», сексуальных желаний у девушек и лишения их сексуального удовольствия. Но это же очень болезненная, вредная для здоровья операция, которая может подвергнуть опасности жизнь женщины, рождение ребенка будущего… Как матери отдают своих дочерей «под нож»?

Когда мы говорим о ритуалах, то разумные аргументы не работают. Работают какие-то мифически, мифологические объяснения

Здесь нужно сделать очень важную оговорку. Те операции, которые проводятся на Северном Кавказе – не только в Дагестане, но и в паре сел в Ингушетии, это совсем не те операции, которые проводятся в Египте. И речь тут не идет ни о каком даже «Фараоновом обрезании», нет речи о том, что отрезается какая-то часть женского клитора. Часто это именно носит ритуальный характер. То есть делается буквально надрез, чтобы выступили две капельки крови. Тогда считается, что ритуал завершен. Как «инициация» женщины. Поэтому, когда спрашивают, как матери отдают дочерей «под нож»… Им делали точно такую же штуку. Тут мы вступаем на сложную территорию. Потому что многие говорят: «А как матери своих мальчиков отдают делать мужское обрезание? Нет в нем никакой необходимости…»

Страх перед женской сексуальностью имеет не религиозную, а чисто человеческую природу

Когда мы говорим о ритуалах, то разумные аргументы не работают. Работают какие-то мифически, мифологические объяснения. Вы упомянули объяснение о том, что тем самым женщина лишается удовольствия – в некоторых случаях так и происходит. Но не по физиологическим, а по психологическим причинам. Когда 12-13 летней девочке это делают, это все очень стыдно, страшно, непонятно. Часто ей никто не объясняет, что и зачем с ней будет происходить. Просто ребенку наносят сильную психологическую травму. Потом все, что связано с сексуальностью, будет у нее будет восприниматься болезненно и травматично. Но история про женскую сексуальность на Северном Кавказе сейчас очень активно обсуждается. И многие люди атрибутируют ислам, что в нем должна быть такая норма: женская сексуальность слишком искушает мужчину. Поэтому быть сексуальной плохо. На самом деле, если мы почитаем женщин, которые пишут об исламе, исламских ученых, которые разбирают и Коран, и хадисы, разбираются, откуда вообще взялись эти вещи, то женский, феминистский, взгляд в исламе говорит о том, что это происходит исключительно от неправильных интерпретаций изначальных переводов, изначальных каких-то историй, и взгляд этот исключительно мужской. Страх перед женской сексуальностью имеет не религиозную, а чисто человеческую природу. Феминистки исламские говорят, что это совершенно не так, и что в исламе нет никаких представлений о греховности женщины, подчиненности женщины. Это исключительно вопрос интерпретации.