АП: Да, будет обсуждаться, безусловно. А как от этого уйти, когда торговые ограничения вводятся не на основе правил ВТО, а потому что хочется или [для того, чтобы] приобрести дополнительный инструмент конкурентной борьбы, или просто наказать государство за его поведение – неправильное якобы: или за внешнеполитическую линию, или за внутриполитические какие-то вещи. Это тормозит развитие нормального взаимодействия, конечно, это создает угрозы и риски, повторяю, не только на примере России, но и на примере многих других стран, в отношении которых введены односторонние – Вы правильно сказали – введены не санкции Совета Безопасности, а односторонние санкции. Конечно, вторичные волны отзываются на устойчивости системы.

Но санкции на то и односторонние, что их вводят по своему разумению. И снимать их должны тоже по своему разумению. Инструментов принуждения к снятию санкций у нас нет. Их можно оспаривать, что будет делаться в различных институтах, и делается разными странами или через систему ВТО, или через систему судов и так далее. Но волюнтаризм введения санкций очевиден, и тут международно признанных возможностей снятия таких санкций фактически не существует. Поэтому надо работать через бизнес, работать через законодателей, чтобы дать понять, что санкции имеют и обратный эффект. И часто весьма обратный тому, что ставится во главу угла, когда их вводят.

ЕВ: Выступлю в роли «адвоката дьявола». Вот мы говорили о санкциях. Вы говорите, заставить отменить их нельзя, но можно принять контрсанкции. И те, которые приняла Россия, по крайней мере в первом раунде, они способствовали развитию сельского хозяйства, импортозамещению. Те, которые, как я понимаю, сейчас рассматриваются, - многие считают, что они ударят по российской экономике, по российским компаниям. Как это просчитывается, чтобы не просто наказать тех, кто ввел санкции, но и не повредить себе?

АП: Я не буду, наверно, с Вами сейчас обсуждать, как будет принят этот закон или какие будут наборы мер. В любом случае, это подход рамочный. Ну так же, как американцы, которые не «вываливают весь» список людей, компаний и мер, а держат в подвешенном состоянии, говоря, что в отношении таких-то лиц могут быть применены санкции. А вот их степень, масштабы, размеры и прочее будут сообразно ситуации прорабатываться. Я думаю, что у нас в какой-то степени такой же подход, поэтому я не буду его разбирать по косточкам. Естественно, «стрелять себе в ногу» никто не собирается. Но и оставлять без ответа какие-то меры мы тоже не будем.

Мы понимаем, что у любого бизнеса, который боится каких-то действий со стороны государства в своей юрисдикции - потому что основное иногда – не применение санкций, а страх попасть под эти санкции. Потому что бизнес должен быть ответственным, понимать, что невозможно усидеть на двух стульях, то есть свернуть ту работу, которая больше нужна России и не сильно затронет их, но продолжать каким-то другим компаниям и секторам работать в России, извлекая прибыль, и думать, что все нормально. Наверно, тут та комбинация ответственности бизнеса и ответственности того государства, в котором этот бизнес работает, юрисдикция, чтобы никто не «стрелял себе в ногу». Потому что введение санкций – это в любом случае часто, как я говорил, обратный эффект, «выстрел в ногу». Может быть, эти потери как-то компенсируются, восстанавливаются в других местах, через другие товарные позиции или рынки. Но в любом случае это очень болезненный момент.

Я не думаю, что мы похожи на самоубийц, которые готовы ради ответных мер пойти на полное ущемление собственных интересов. Поэтому, я думаю, все будет калиброваться и соотноситься с целесообразностью, с реальностью, не говоря о том, что контрсанкции – это не проявление какой-то кровожадности. Это те же политические сигналы. Мы не хотим никому нанести ущерба. Мы хотим посылать сигналы: ребята, надо прекращать.