ДТ: Мы все проходим через какие-то этапы жизни. Яркие воспоминания сохранились о поступлении в МГИМО. Это было очень яркое воспоминание, это сбылась мечта. Такое же яркое впечатление у меня оставило министерство иностранных дел, куда я попал на практику. Очень многие мои сокурсники стремились попасть за границу, это было модно, престижно. Мне почему-то, я не знаю, видимо Бог послал, захотелось попроситься в МИД в Отдел международных экономических организаций. Я туда попал. И проходил на практике 3-4 месяца… Безумно понравилось! Я написал курсовую работу, которую до сих пор помню – «Азиатский банк развития». По образованию я был международный экономист. После этого вдруг абсолютно неожиданное предложение - поехать в Нью-Йорк, помощником постоянного представителя СССР при ООН, Якова Александровича Малика. И вот, я здесь в Нью-Йорке, первые впечатления. Первое дипломатическое задание было абсолютно уникально: привезти брюки из Москвы. Брюки Андрея Андреевича Громыко – Министра иностранных дел Советского Союза. Он уже был в Нью-Йорке, руководил делегацией на Генеральной Ассамблее ООН, и брюки забыл. Точнее, его охрана забыла уложить брюки. Он одевался, кстати, очень даже неплохо, очень консервативно, но очень неплохо. У него был очень хороший стиль и вкус, который, кстати, он приобрел тоже здесь, в Соединённых Штатах, потому что, свою карьеру он выстраивал в Соединённых Штатах и вокруг отношений с Соединёнными Штатами. В значительной части – это были фантастические впечатления. И потом, естественно, мой приезд сюда в Нью-Йорк в Секретариат ООН, что было тоже не совсем спланировано, честно говоря. Были какие-то поиски: «Куда двигаться дальше?», был 1991-й год, многое было на изломе. И один старый знакомый уговорил меня: «А почему бы тебе не подать [в ООН]? Может быть мы сможем что-нибудь из этого слепить». Это слепилось, я очень волновался, естественно, потому что, я понимал, что я буду заниматься очень ответственным направлением деятельности организации, операциями ООН по поддержанию мира, тогда это была очень небольшая группа людей – всего 9 человек. И мои первые дни, месяцы и, честно говоря, даже, может быть, годы были очень-очень тяжелые годы для меня, потому что многое приходилось делать заново, учиться многому заново, в том числе писать, подавать материалы, аргументацию и многое-многое другое. Это все-таки, была другая система координат, по сравнению с советской (хотя очень продвинутой была система МИД), и все равно переход в международную систему координат – это казалось чем-то другим. Вот я приезжаю, мне дают вести самостоятельно одну из операций ООН, в то время новую операцию в Африке, в Анголе. И с тех пор моя судьба так или иначе была связана с африканским направлением. К сожалению, мне не удалось поработать в операциях длительные сроки. Но я объездил их все, побывал во всех операциях, во всех миссиях: в Дарфуре, в Чаде, в Сьерре-Леоне, в Либерии, в Гвинее, и в Западной Сахаре. Для меня это очень крепкая привязка и в определенной степени даже любовь, любовь к тому, что я делаю, и к Африке. Так что ярких страниц, естественно, много. Яркой страницей был мой первый отчет о поездке в африканскую страну, которую вдруг, мой начальник, неожиданно представил Генеральному Секретарю ООН. Я даже не знал об этом, и вдруг приходит мне бумага с резолюцией тогдашнего Генерального секретаря Переса де Куэльяра, о том, что ему понравился мой доклад и, в общем, был интересен. Я прекрасно помню первую поездку к ангольским раскольникам, была такая организация «ЮНИТА» возглавляемая позже погибшим Жонасом Савимби, в южной части Анголы, как это все было обставлено. Интересно, проводишь параллели с сегодняшним днем — это организация, которая воевала против законного правительства, требовала особый статус для себя, требовала особое международное признание и многое многое другое. И первый раз я был у них, так сказать, в гостях вместе со своим начальником, довольно удивительным человеком, англичанином Марком Голдингом, большим профессионалом. Как от него требовали, чтобы он дал свой паспорт для того, чтобы в его международный документ был поставлен штамп этой раскольнической организации, как он сопротивлялся, часа полтора-два стоя на аэродроме, далеко от столицы Анголы, и как он в результате своей очень принципиальной лини все-таки заставил их отказаться от этой затеи и провел, довольно успешно, переговоры. В встрече со многими международными деятелями, я работал при трех генеральных секретарях ООН, видел их взаимодействие с мировыми лидерами – все это вехи, все это безумно интересно и дает заряд, и энтузиазм, и многое другое.

ЕВ: Ну, вот вы говорили о своей карьере дипломатической и возникает такой вопрос, мне всегда это очень интересно: люди, которые работали в интересах своей страны, отстаивали интересы своей страны в том же Совете Безопасности, потом они становятся сотрудниками ООН и обязаны соблюдать нейтралитет, обязаны служить интересам уже Организации, а не своей страны. На сколько трудно психологически совершить этот переход? Мешает ли это в работе? У Вас, наверное, есть своя точка зрения на международные конфликты, на то, чем Вам приходиться заниматься. Разделяете Вы позиции своей страны или нет, вот как с этим?  

ДТ: Вы затронули очень-очень важный вопрос для людей, которые работают в Организации: возможно ли отказаться от национального восприятия? Я думаю, что это невозможно, да и не нужно. Вопрос в нюансировке, вопрос в том, как Вы балансируете свое восприятие, национальное восприятие и позицию, которую можно с определенной натяжкой назвать позицией международного сообщества. То есть позиция, которая основана на разных интересах, на балансе этих интересов, и в этом-то и искусство, наверное: чтобы не переходить грань и не ориентироваться исключительно на национальные интересы.

ООН была создана для того, чтобы сплетать воедино интересы различных групп государств, в этом была ее суть, в этом была и главная установка того, как должен работать Секретариат ООН. Если бы Вы посмотрели на историю, в первые годы деятельности Организации было три или четыре заместителя Генерального секретаря ООН. Один занимался политическими вопросами, кстати, за эти вопросы отвечал представитель Советского Союза. Вторая группа вопросов – экономические вопросы. Если не ошибаюсь, для этого был делегирован из Парижа представитель Франции. Административно-бюджетными делами занимался представитель Соединенных Штатов Америки. И философия того времени была в том, что эти люди не только были международными чиновниками, но и представляли интересы своих стран и являлись как бы представителями этих стран в секретариате ООН; и помогали Генеральному секретарю в его деятельности. От этой формы сейчас отошли, потому что время изменилось, изменилась динамика международных отношений. ООН прошла многие циклы, во время которых Организация была под воздействием одной или другой группы государств. Сейчас, мне кажется, вся система международных отношений находится на изломе и нужна определенная мудрость людей, которые могут опять же найти общий знаменатель различных интересов мировых. И они складываются уже не только в интересах безопасности, как в 1945-м году, а экономических интересов, интересов защиты окружающей среды, доступа к мировым ресурсам, вопросов связанных с обеспечением прав человека и многое другое. То есть широта взглядов и сложность балансировки, она увеличивается в значительной мере. Для меня, честно говоря, учет и национальных и иных интересов не представляет какие-то непреодолимые сложности. Я был связан с ООН на протяжении многих лет, может быть, я понимаю чуть больше, чем остальные, ценность компромисса, ценность учета взаимных интересов. В то же время я прекрасно понимаю необходимость отстаивания национальных интересов, но именно на тех направлениях, которые являются ключевыми, без которых невозможно национальное движение вперед. Иногда, я вижу, как те или иные страны зацикливаются на второстепенных вопросах для себя и по так называемым принципиальным соображениям отстаивают эту позицию, как в России говорят, «до посинения». Я считаю, что это может быть, не совсем верно. Национальные интересы существуют, но из них надо вычленять самое главное, самое стратегически важное на этот момент.              

ЕВ: Что-нибудь хотите Вы добавить? Я могу бесконечно с Вами разговаривать. Может быть, что-то еще вы хотели бы сказать, о чем я не спросила?

ДТ: О чем, о том что я прежнему верю в Организацию Объединённых Наций, как это ни странно, можно было бы стать циником после многих лет работы здесь, в виде …… в организации и очень непростую динамику его развития. Тем не менее – это уникальный инструмент, и мне кажется если мы все: и внутри организации, и вне организации попытаемся помочь этой идее, идее сопряжения различных интересов и создания более прочного правопорядка, я думаю от этого выиграют все. Мне хотелось бы видеть в молодом поколении такого типа устремление, потому что за частую я вижу прагматизм и узость восприятия мира, люди становятся очень профессиональными, что неплохо, но, с другой стороны, зашоренность и нацеленность исключительно на очень небольшую группу вопросов, оно не дает раскрыться более широкой перспективе в нашей деятельности. Так что, я хотел бы увидеть, прежде всего веру в то, что организация будет существовать еще долго и она может послужить интересам многих государств.