Первым руководителем Русской службы Радио ООН был Дмитрий Сафонов. 3 января 2015 года Дмитрий Федорович скончался в возрасте 105 лет.

Он приехал в Нью-Йорк жарким летом 1946 года – без дипломатического опыта, без денег, зато в специально пошитом костюме с ватными плечами. Отсутствие опыта молодой дипломат с лихвой компенсировал энтузиазмом, что не всегда находило понимание у его советского начальства. Он проработал в ООН два года, и больше его в Нью-Йорк не пустили. Однако впоследствии он открывал советские представительства в африканских странах, работал в Великобритании. Дмитрий Федорович закончил свою карьеру Чрезвычайным и полномочным послом в отставке.

О своем нью-йоркском периоде он написал в книге «Как я стал дипломатом» – и рассказал в 2014 году нашему московскому коллеге Рафаэлю Исмагилову.

*****

ДС: Поскольку мы были первыми, кто начал трансляции на пяти официальных языках из наших студий, то руководству Департамента информации естественно хотелось узнать, какова слышимость и как реагируют на эти передачи местное население и власть.

С таким же вопросом обратился ко мне начальник Департамента информации: «Как реагируют в Москве?» и «Какая слышимость?». Я связался с соответствующим отделом МИД, пытался выяснить какая там слышимость, а мне сказали, что они даже не знали о наших передачах.

Я в другие инстанции обратился, в том числе ЦК партии, сказал, что возглавляю секцию, которая транслирует информацию о работе ООН на Советский Союз и мне сказали, что и там никто не слышал об этом и что это к ним не относится. Там в Москве всячески старались показать, что интереса к этим передачам ни у кого не было. Объяснялось это тем, что в то время в составе стран-членов ООН СССР был в подавляющем меньшинстве. Любой вопрос, который обсуждался, например, на Генеральной Ассамблее решался так, как хотелось Соединенным Штатам и западноевропейским державам. Это, конечно, в Москве вызывало отрицательную реакцию.

Дело дошло до того, что даже на ту небольшую квоту, которая была выделена для советских граждан, которые должны были занять соответствующие посты в ООН, никого не посылали, т.е. был своего рода афронт. Возможно поэтому и делали вид, что никакую информацию из нашей студии они не получали.

Поэтому нам пришлось изыскивать такую информацию, о которой в Москве не могли сказать, что они не интересуются или не слышали. Начали с приглашений руководителей делегаций основных держав и видных персон в нашу студию, просили их выступить, полагая, что в этом случае как-то откликнутся в Москве.

У меня был заместителем или, так сказать, помощником Александр Свенчанский, который давно уже жил в Америке, знал порядки там и знал, как расшевелить слушателей и чем заинтересовать. Он предложил, в частности, Элеонору Рузвельт и, в конце концов, закончил тем, что «потащил» меня к Эйнштейну.

Тогда ООН пользовалась большой популярностью и по нашему звонку нас сразу согласились принять. Мы поехали в город, где находился университет, в котором работал Эйнштейн, нас профессор принял, побеседовал с нами и дал интервью. После этого мы поехали обратно в студию, чтобы обработать, сделать соответствующие короткие передачи на Советский Союз.

Когда все передачи об Эйнштейне были закончены, я чувствовал себя героем и думал, что ко мне мигом посыпятся вопросы. Действительно, вскоре меня пригласили к Соболеву – помощнику Трюгве Ли, тогдашнего Генерального секретаря, который негласно курировал и наблюдал за работой советских граждан в Секретарите ООН. Он спросил, что это за передача, которую мы организовали с Эйнштейном на Советский Союз.

Я ему рассказал и показал даже текст этой передачи, которую мы отправили, и думал, что он меня похвалит. Он, однако, спросил о том, согласовывали ли мы свое решение получить интервью у Эйнштейна с их представителем в ООН. Я сказал что «нет», что я согласовал это решение с начальником Департамента информации, ну и мне «влетело» конечно.

Мне «влетело» от него, конечно, чтобы я не забывал, что я советский гражданин, что помимо того начальства, какое у меня есть в Секретариате ООН, у меня есть ещё начальство на Пятой авеню, где располагалось советское представительство в ООН. У нас побывали тогда в студии видные государственные деятели западных держав, выступали по радио на Советский Союз. 

РИ: Какие главные темы Вам приходилось освещать в то время?

ДС: Какими вопросами занимается Совет Безопасности ООН и главные органы ООН: Экономический совет, Совет по опеке и так далее. Какие принимаются решения, какая из видных делегаций (Франция, Германия, Англия) занимает какую позицию. Это было очень важно.

Всю эту информацию, как проходит работа, мы её концентрировали у себя, делали скетчи, передавали на русском языке на Советский Союз. О работе ООН тогда в Советском Союзе мало кто знал, биография была очень короткая у этой организации.

РИ: С кем Вам ещё приходилось общаться и брать интервью помимо Элеоноры Рузвельт, Альберта Эйнштейна, видного израильского деятеля Бен-Гуриона? 

ДС: Бен-Гурион был тогда представителем еврейского общества или еврейской ассоциации, которая вела борьбу за создание независимого еврейского государства. Он возглавлял эту делегацию и часто выступал в Совете Безопасности, на Генеральной Ассамблее. И мы у него тоже взяли интервью и даже пригласили в студию к себе, чтобы он выступил на Советский Союз.

Я полагал, что ничего плохого в этом не может быть, так как Советский Союз в то время тоже выступал за создание независимого еврейского государства. Но мне и за это попало. Попало не потому, что сказал Бен-Гурион, а попало потому, что я сделал это без согласования с нашим представительством при ООН.

Между делом, уже в другой обстановке, не ооновской, случайно попался на моём пути и господин Керенский. Первый премьер-министр России, когда произошла февральская революция. Я на одном таком семейном коктейле был представлен Керенскому. Это было для меня потрясением, но об этой встрече я благоразумно умолчал, иначе за встречу мне могло бы попасть как следует, за то, что я вращаюсь в таких кругах, куда вхож Керенский. В то время он считался одним из ярых врагов Советского Союза.

Я сам часто удивляюсь, как это мне удалось удержаться в МИДе и объясняю это с теперешних позиций, со своей теперешней колокольни, таким образом, что я не являлся кадровым дипломатом. После окончания Второй мировой войны в состав Министерства иностранных дел была направлена большая группа демобилизованных военных и большая группа работников советской промышленности, как тогда говорили для «разжижения» голубой крови. В Министерстве иностранных дел до тех пор сохранялись старые порядки работы и старые порядки отношений такие же, какие были до революции.

Советские власти захотели это немного «разжижить». Я был в числе тех людей. Мидовские кадровики, наверное, несмотря на то, что мне был вынесен строгий выговор, сочли неудобным такого человека, да еще и члена партии, увольнять из МИДа. По сути дела, вины-то за мной большой не было. Формулировка обоснования взыскания была «за неразборчивое знакомство с иностранными подданными». А с кем еще я должен был знакомиться? Я работал среди иностранцев, не мог же я только с советскими гражданами общаться. Наверно поэтому и решили меня оставить в МИДе. Так я вот там и продержался до ухода на пенсию.