Сегодня в рубрике «Наши люди в ООН» – интервью с помощником Генерального секретаря по вопросам правопорядка и органов законности Дмитрием Титовым. Кстати, это уже третий Генсек ООН за годы его работы в Департаменте по операциям по поддержанию мира. Дмитрий Титов курировал целый ряд миротворческих миссий в Африке и сыграл ключевую роль в создании Смешанной операции ООН и Африканского союза в суданском Дарфуре. Елена Вапничная расспросила Дмитрия Петровича о самых памятных моментах его карьеры.

*****

ДТ: Мы все проходим через какие-то этапы жизни. Яркие воспоминания? Поступление в МГИМО – это было очень яркое воспоминание. Сбылась мечта. Такое же яркое впечатление на меня произвело министерство иностранных дел, куда я попал на практику. Очень многие мои сокурсники стремились за границу, это было модно, престижно. Мне почему-то – Бог, видно, послал такой посыл – захотелось попроситься в МИД в Отдел международных экономических организаций. Я туда и попал. И проходил практику три-четыре месяца. Безумно понравилось. Написал курсовую работу, которую до сих пор помню – «Азиатский банк развития». По образованию я был экономист-международник. После этого вдруг абсолютно неожиданное предложение – поехать в Нью-Йорк помощником Постоянно представителя СССР при ООН Якова Александровича Малика. И вот я здесь в Нью-Йорке. Первое впечатление. Первое дипломатическое задание. Оно было абсолютно уникальным. Первое дипломатическое задание было привезти брюки. Из Москвы. Брюки Андрея Андреевича Громыко, министра иностранных дел Советского Союза. Он уже был в Нью-Йорке, руководил делегацией Генеральной Ассамблеи ООН и брюки забыл. Точнее, наверно, его охрана забыла уложить брюки. И вот мне привозят эти брюки.

ЕВ: Я надеюсь, не единственные.

ДТ: Конечно, не единственные. Он одевался, кстати, очень неплохо, очень консервативно, у него был очень хороший стиль и вкус, который он, кстати, тоже приобрел здесь, в Соединенных Штатах, потому что свою карьеру он выстраивал в Соединенных Штатах и вокруг отношений с Соединенными Штатами в значительной части. И потом, естественно, мой приезд сюда в Нью-Йорк в Секретариат ООН, что было тоже не совсем спланировано, честно говоря. Какие-то были поиски, куда двигаться дальше. Был 1991 год. Многое было на изломе, и один старый знакомый уговорил меня, «почему бы тебе не подать, может, мы что-то сможем из этого слепить». И вот это слепилось. Я очень волновался, естественно, потому что я понимал, что я буду заниматься очень ответственным направлением деятельности Организации – операциями ООН по поддержанию мира. Тогда это была очень небольшая группа людей – всего девять человек. И мои первые дни, месяцы и, честно говоря, даже, может быть, годы были очень-очень тяжелыми для меня, потому что многое приходилось делать заново, учиться многому заново, в том числе писать, подавать материалы, аргументация и многое, многое другое. И вот я приезжаю, мне дают вести самостоятельно одну из операций ООН, в то время новую операцию в Африке в Анголе. И с тех пор моя судьба так или иначе была связана с африканским направлением.

К сожалению, мне не удалось работать в операциях длительные сроки, но я объездил их все, побывал во всех операциях, во всех миссиях: в Дарфуре, Чаде, Сьерра-Леоне, Либерии, Гвинее и Западной Сахаре. Для меня это очень крепкая привязка и в определенной степени даже любовь к тому, что я делаю, и к Африке. Я прекрасно помню первую поездку к раскольникам ангольским, такая была организация УНИТА, возглавляемая потом погибшим Жонашем Савимби, в южной части Анголы, как это все было обставлено. И интересно – проводишь параллели с сегодняшним днем: это организация, которая воевала против законного правительства, она требовала особого статуса для себя, требовала особого признания международного и многого, многого другого. И в первый раз я был у них, так сказать, «в гостях» вместе со своим начальником, удивительным довольно человеком, англичанином Марком Голдингом, большим профессионалом. Как от него требовали, чтобы он дал свой паспорт, для того чтобы в его международный документ был поставлен штамп этой раскольнической организации, как он сопротивлялся часа полтора или два, стоя на аэродроме, далеко от столицы Анголы, и как он в результате своей очень принципиальной линии все-таки заставил отказаться от этой затеи и провел довольно успешные переговоры.

Встречи со многими международными деятелями, я работал при трех генеральных секретарях ООН. Видел их взаимодействие с мировыми лидерами, в том числе президентами России. В прошлом году мне посчастливилось быть на больших переговорах Генерального секретаря Пан Ги Муна с Президентом России Владимиром Владимировичем Путиным. Все это вехи. Все это безумно интересно и дает заряд, энтузиазм и многое другое.

ЕВ: Ну вот вы говорили о своей карьере дипломатической. И возникает такой вопрос: люди, которые работали в интересах своей страны, отстаивали интересы своей страны в том же Совете Безопасности, потом они становятся сотрудниками ООН и обязаны соблюдать нейтралитет, обязаны служить интересам уже Организации, а не своей страны. Насколько трудно психологически совершить этот переход, мешает ли это в работе?

ДТ: Вы знаете, Вы затронули очень-очень важный вопрос для профиля людей, которые работают в Организации. Возможно ли отказаться от национального восприятия? Я думаю, что это невозможно, да и не нужно. Вопрос не в балансировке, вопрос в том, как вы балансируете свое национальное восприятие, и позицию, которую можно (с какой-то определенной натяжкой) назвать позицией международного сообщества, то есть позицию, которая основана на разных интересах, на балансе этих интересов. И в этом и искусство, наверное, чтобы не переходить грань и не ориентироваться исключительно на национальные интересы. Организация Объединенных Наций была создана для того, чтобы вплетать интересы различных групп государств. В этом их была суть. В этом была и главная установка – как должен работать Секретариат ООН. Сейчас, мне кажется, вся система международных отношений на изломе и нужна определенная мудрость людей, которые могут найти общий знаменатель различных мировых интересов. И они складываются уже не только из интересов безопасности, как в 1945 году, а из экономических интересов, интересов защиты окружающей среды, доступа к мировым ресурсам, вопросов, связанных с обеспечением прав человека и многого, многого другого. Широта взглядов и сложность балансировки увеличиваются в значительной мере.

Для меня, честно говоря, учет и национальных интересов, и иных интересов не представляет какой-то непреодолимой сложности. Я был связан с Организацией Объединенных Наций на протяжении многих лет. Может быть, я понимаю чуть больше, чем остальные, ценность компромисса, ценность учета взаимных интересов. В то же время я прекрасно понимаю необходимость отстаивания национальных интересов, но именно на тех направлениях, которые являются ключевыми, без которых невозможно национальное движение вперед. Иногда я вижу, как те или иные страны зацикливаются на второстепенных вопросах для себя и по так называемым принципиальным соображениям отстаивают эту позицию, как в России говорят, «до посинения». Я считаю, что это, может быть, не совсем верно. Национальные интересы существуют, но из них надо вычленять самое главное, самое важное, самое стратегическое на данный момент.