Насмотревшись кадров, где худенькая девушка в бронежилете ведёт репортажи буквально под пулями, на фоне взрывов и артобстрелов, трудно поверить, что вот это она же – целая и невредимая, с улыбкой на лице - сидит в студии Радио ООН.

Корреспондент телеканала «Россия 24» Анастасия Попова впервые попала в Сирию в августе 2011 года и в общей сложности провела там восемь месяцев. С последнего задания вернулась месяц назад. 25-летняя журналистка награждена медалью «За отвагу».

В Нью-Йорк она приехала, чтобы рассказать о том, что увидела в Сирии, журналистам, аккредитованным в ООН. Но сначала любезно дала интервью нашему Радио. Елена Вапничная спросила Анастасию, где в Сирии она побывала.

*****

А.П. Вы знаете. Мы были, наверное, практически во всей стране, начиная с иорданской границы, Дамаск, Хомс, Хама, Тартус, Латакия, были на турецкой границе, в Алеппо, в Идлибе, были в курдских районах... очень много городов, я даже все не вспомню.... Видели много и были почти везде.

Е.В. Не секрет, что западная и российская пресса по-разному освещают конфликт, а политики обмениваются обвинениями в адрес друг друга в поддержке оппозиции, в поддержке сирийской армии. Когда Вы туда ехали, у Ваc было какое-то сформировавшееся мнение на этот счёт, и сохранилось ли оно или изменилось? Что Вы там увидели?

А.П. Ну, я ехала, признаюсь честно, в Сирию, зная только, что столица страны Дамаск, всё. И подозревая, что там идёт очередная «арабская весна», поскольку до этого я была в нескольких странах и уже рассказывала о ней, и ожидая увидеть там очередную революцию против диктатора. Опять-таки эта информация была, в основном, по телеканалам «Аль-Джазира» по соцсетям. Поэтому ехала с таким вот ожиданием. Но на месте, что меня удивило, не было ничего такого, про что рассказывали, не было массовых демонстраций, не было расстрелов из танков этих демонстраций. Доходило до абсурда, когда мы были на одной из площадей, мне звонили из Москвы и говорили: скорей туда, там происходит демонстрация, там стреляют по людям.

Я говорила: я стою на этой площади и ничего нету, то есть есть какие-то машины, люди ходят.. Говорят, ну как же агентства же сообщают со ссылкой на очевидцев. Я говорю: ну я вот очевидец, я на месте. Меня это поразило, я в первый раз с таким столкнулась - вот такая разная подача информации.

У меня не было никакого мнения о том, что там происходит. Я с нуля узнавала, опираясь на свои глаза, опираясь на то, что мне рассказывали местные жители, ездя по стране и узнавая всё с нуля. И постепенно стало формироваться такое мнение, что всё не так однозначно, как это преподносят те же западные СМИ. Понятно, что ситуация очень сложная, что нету чёрного и белого. Но всё немножко не так. Мы сами были свидетелями, мы работали с командой, которая потом выдала репортаж на CNN. Мы ходили по одним и тем же местам, мы разговаривали с одними и теми же людьми, с мэром города, то есть всё то же самое – бок о бок работали, но итоговый продукт был абсолютно разным - на 180 градусов.

Е.В. В тех фрагментах, которые я видела (я, конечно, не всё посмотрела из Ваших репортажей), но, в общем, видно, что Вы с сирийской армией там путешествовали. Я как раз хотела спросить, были ли Вы среди оппозиции (Вы их называете боевиками) и какое впечатление?

А.П. Просто такие репортажи, когда с сирийской армией мы ходили, они больше запоминаются; поэтому все, в основном, говорят, вот, вы только с армией были, но мы были и без армии, например, на турецкой границе, в курдских районах, там просто нет сирийской армии, т.е. мы туда приехали, ездили на такси вдоль границы, всё, как обычные люди. Мы были на стороне оппозиции, вот в этот последний раз мы встречались с отрядом Свободной армии, которые воевали против властей, и сейчас из-за большого наплыва иностранцев и исламистов радикальных, они стали воевать уже против этих исламистов, но, в то же время, против властей, т.е. они против всех.

 Они согласились, да, поговорить, объяснить как, что и почему, рассказали, почему взяли оружие, с чего это у них всё началось, что они думали, что это всё будет быстро и просто. Потом пришли исламисты, стали помогать им деньгами, оружием, т.е. стали их поддерживать. Они, естественно, слились с ними в один отряд, но после стали себя ощущать вторым сортом, т.е. исламисты во многих районах страны, они берут верх, они диктуют свои условия. Они относятся к сирийцам, как к такому расходному материалу. Естественно, стало расти уже возмущение, недовольство: как же так? И они переметнулись на какую-то, видимо, третью сторону и теперь воюют против них.

На самом деле, там очень сложно, т.е. можно поехать, допустим, на ту сторону в отряд, но неизвестно, ты вернёшься оттуда или нет; но опять-таки все эти репортажи, всё, что мы там снимаем и говорим, оно опять-таки подтверждает то же самое, что мы и говорим, находясь, допустим, на стороне армии или без армии, находясь с людьми, потому что самый главный источник информации – это не власть, солдаты... это люди, которые там живут. Очень сложно спорить с людьми, т.е. когда человек рассказывает свою историю. Ты видишь, допустим, он побитый или руки у него отрезаны, или у него убили кого-то в семье, то эти эмоции, они передаются, и их хочется максимально передать…

Даже если говорят: «Ты там на чьей стороне?» - я ни на чьей стороне, я просто наблюдатель, которому выпала роль приехать с официальными документами, поездить по стране, что-то увидеть и передать вот эту точку зрения и пытаться как-то склонить всех к тому, что война – это плохо, её надо останавливать в любом случае, кто был там зачинщик, не зачинщик, кто прав, кто виноват, надо сначала остановить всё это дело, потому что это ужасно, там такие истории, такие вещи, что психика их просто не может переварить нормально.

Е.В. Всё-таки, из того, что я посмотрела, и опять же, это, наверное, небольшая часть того, что Вы сняли, у меня сложилось абсолютно явное ощущение, что Вы на стороне сирийской армии, т.е. боевики, вот те люди, что присутствуют в кадре, что мирные жители, что солдаты сирийской армии, которые выглядят очень как-то так хорошо и интеллигентно даже, я бы сказала, боевиков представляют просто совершенно накаченными наркотиками, зверьми, жестокими, которые не щадят никого. Но доклад Комиссии ООН по расследованию (уже не один был), который составляли выдающиеся юристы, они пришли к выводу, что преступления против человечности и военные преступления, которые, скорее всего, совершаются в Сирии, они совершаются обеими сторонами. У Вас есть какие-то обличающие сирийскую армию материалы в Ваших репортажах?

А.П. Во-первых, насчёт Комиссии по расследованию, полтора или два месяца назад я с ними встречалась. Я читала их доклад, и меня смутил тот факт, что весь доклад построен на интервью - они опросили 445 человек, живущих за пределами Сирии, - и на базе этого они построили доклад об обстановке во всей стране. На мой взгляд, это не совсем объективно. Они говорят, что у них нет доступа, но у них есть, как минимум, журналисты, которые находятся в стране, это больше 300 различных кампаний из различных стран, которые могут предоставлять информацию, которые документируют всё это дело, где бы они ни находились; это видео-материалы, это интервью, т.е., в принципе, можно обратиться к нам и взять наш материал. Я у них спрашивала, почему у них не было никаких таких предложений.

 Они делали круглые глаза и говорили: «Мы не знаем, что там есть журналисты!” Я говорю: “Ну, вот она, я!” Мы сейчас наладили с ними сотрудничество, и они говорят, что им очень нужна информация, и опять-таки не хотят брать интервью, которые делали мы, а просят телефоны людей, и мы даём. Вот сейчас я надеюсь, что в новом докладе будет гораздо больше отражено изнутри Сирии.

Е.В. После всего, что Вы там увидели, и, наверное, как-то прониклись всё-таки к сирийскому народу, и Вы сказали: «Главное – кончить войну!» - какой Вы видите выход, потому что пока вот ощущение полного тупика, который длится уже больше года?

А.П. Действительно, сирийский народ заслуживает мира, потому что это потрясающие люди, добрые... Они настолько не готовы были к этой войне, они настолько не ожидали, что такое может случиться. И когда видишь эти глаза, вот эту боль, что с одной, что с другой стороны, действительно, хочется это прекратить. Как? Не знаю, мне кажется, что не помогает никакому диалогу поставка оружия, например, откровенная поддержка оппозиции деньгами, тяжёлое вооружение хотят сейчас поставлять. Оружие, вот тот металл, он не может помочь закончить эту войну. Нужны переговоры, нужно всех усадить, усмирить, сказать: «Всё! Вот на секунду отложите все своё оружие, сядьте и поговорите.»

Каждый раз, как только намечается хоть какой-то прогресс в эту сторону, хоть кто-то соглашается, наконец, сесть за стол переговоров, появляется какой-то третий игрок, который берёт и взрывает всю эту обстановку. То какая-то резня случается, то ещё провокация, то ещё что-то. Просто кому-то это не нужно. Вот и всё! А платят за это обычные люди.

Е.В. Поедете обратно?

А.П. Не моё решение.... Это решает моё руководство, но жизнь покажет, не знаю...

Е.В. Спасибо огромное! Успехов! И главное, целой остаться!

А.П. Постараемся!